– О Стелла, послушай! Господь с тобой! С чего это вдруг? Ты чем-то расстроена. Я уверен, если поговорим об этом...
Она покачала головой спокойно и убежденно.
– Ты спрашиваешь, с чего это я, почему. И то, что тебе пришлось об этом спросить... Полагаю, причина именно в этом. Ты стал настолько эгоистичным, Теодор, настолько углублен в себя и в свою работу, что тебе совершенно безразлично, как сильно меня оскорбляешь.
– Подслушивание моих телефонных разговоров – вот в чем все дело. Ты в своем воображении превратила нечто совсем невинное в...
– Ничто, касающееся Элеоноры Джеймс, не может быть невинным, – резко оборвала она. – О да, я знала о ней с самого начала. Я была на тех вечерах для избранных в Сан-Франциско, ты же помнишь, где мы впервые с ней познакомились. Я видела, как она выставлялась перед тобой, и как ты вилял перед ней хвостом. Целыми месяцами ты рассказывал о ней, изыскивал предлоги, чтобы съездить в Сан-Франциско. Потом вдруг оборвал эти разговоры, но не поездки. Я могу сказать с точностью почти до дня, когда твой интерес к ней стал более чем... отеческим. Более чем художественным.
Она отвернулась, пытаясь взять себя в руки. Рошек сжал губы, а потом сказал:
– Это всего лишь предположение. Как и то, что ты собираешься покончить с браком, который длится вот уже...
– Вас видели вместе! – сказала она, повернувшись лицом к нему. В голосе проступила резкость. – Друзья рассказали, как седовласый старец делает из себя дурачка из-за какой-то золотоискательницы вдвое моложе его! Нет-нет, только не говори мне, что она вовсе не ищет золота. Надо быть слепым, чтобы не видеть этого. И не рассказывай, какой ты невинный. Я слышала, как ты разговаривал по телефону. Я не глухая. И не глупа.
Рошек осознал, что небезопасно пытаться защитить Элеонору или себя: это могло спровоцировать у Стеллы истерику. Необходимо предпринять что-то, дабы изменить ее намерение развестись, по крайней мере, отложить подачу заявления до тех пор, пока не свершится это назначение и сенат не утвердит его. Бракоразводный процесс вряд ли сделает его кандидатуру предпочтительной. Клампетт ведь неспроста спросил, прочен ли его брак. Кроме того, неизбежны и финансовые последствия, если Стелла предъявит претензию на свою часть общей собственности в виде половины его пая в корпорации.
– Быть может, я и делаю из себя дурачка, – заставил он себя выговорить. – Полагаю, смешно и думать, что молодая женщина вроде Элеоноры Джеймс может найти что-либо привлекательное в... ну, в калеке. Но даже если она и нашла, Стелла, это нам ничем не грозит. Мои чувства к ней не могут сравниться с моими чувствами к тебе.
Она махнула рукой и презрительно хмыкнула:
– У тебя ко мне вообще нет никаких чувств. Ни как к личности, ни как к жене. Я – твой светская секретарша. Я – это некто, перед кем за завтраком репетируешь свои речи. Я обслуживаю твои деловые обеды. Ты думаешь обо мне как об одной из своих служащих, вот и все. Только, Теодор, служащие ведь могут уволиться. Уволиться, получить выходное пособие и попытаться устроить себе жизнь, в которой будет меньше отчаяния. Вот именно это я и собираюсь сделать.
– Ты понапридумывала все это из ничего... Она горько засмеялась.
– Знаешь, чего я дожидаюсь с нетерпением? Возможности избавиться от необходимости выслушивать, как ты произносишь что-нибудь вроде «ты понапридумывала все это из ничего».
– Но в данном случае это правда! Элеонора Джеймс для меня по сравнению с тобой ничего не значит! Абсолютно ничего! Жалею, что позволил себе детское безрассудное увлечение. Жалею, что вел себя так бесчувственно и легкомысленно. Я изменюсь. Если хочешь, никогда больше с ней не увижусь. Но развод? Конечно же, мы не должны доводить до этого. После всего, через что прошли вместе.
Клампетт предупредил, что он бывает неосторожен, встречаясь с Элеонорой, и он стопроцентно прав. Несколько следующих месяцев придется быть очень осторожным. Рестораны и театры в Сан-Франциско исключаются. Можно ведь встречаться на дальних курортах. Есть Европа и Южная Америка. Он посмотрел на сидевшую напротив жену, выглядевшую неуязвимо хладнокровной. Да, вряд ли она расплачется...
– Даже если бы я и поверила, что ты станешь другим, это ничего не изменило бы. Элеонора только часть проблемы. Я хочу развода главным образом потому, что ты... потому что ты больше не желаешь меня как женщину.
– Это неправда!
– Это правда. Посмотри на меня. Разве я так уж непривлекательна? Мне пятьдесят четыре, но все мне говорят, и ты тоже, что выгляжу лет на десять моложе. Я все еще ловлю восхищенные взгляды мужчин.
– Ты очень привлекательная женщина, Стелла, – сказал он. И подумал: привлекательная настолько, что сможет получить судебный ордер, позволяющий затормозить общую собственность и таким образом разрушить финансовую гибкость корпорации. Чтобы определить стоимость фирмы с дюжиной совместных предприятий по всему миру, могут уйти годы. Целая команда адвокатов сможет сделать карьеру. – Я не уделял столько внимания, сколько ты заслуживаешь. Я слишком напряженно работал, пытаясь поднять фирму до того величия, которого, кажется, мы почти достигли. Наш успех, Стелла, быстрый рост – это что-то вроде доказательства правильности всего, во что я верю. Элеонора сбила меня с толку, заставила вести себя дурачком. Теперь-то я понял. Неужели заставил тебя почувствовать, будто не желаю тебя, как женщину? Пожалуйста... пожалуйста, прости меня. Иди сюда, сядь рядом со мной на кровать...
– Нет, Теодор. Больше не будешь вертеть мною, как хочешь. Это все. Что бы ты ни сказал, ничто не заставит меня забыть о боли, которую ты причинял мне эти четыре долгих года. Ни разу за четыре года не коснулся меня и даже не выказал ни малейшего знака нежности. Я не могу простить тебя. Я не могу забыть этого.