– Но не так скоро. Он помог выиграть пару часов, разве не так?
– Пять минут, это больше похоже на правду. Нет, беру свои слова назад. Из-за того, что Крамер вызывает у меня отвращение, я не должен отзываться о нем пренебрежительно. То, что он сделал, было замечательно. Возможно, два часа – это справедливая оценка. Спросите кого-нибудь еще. Я не могу быть объективным.
– Правда ли, что вы уволили его, когда он сказал вам, что плотина в опасности, и даже посадили в тюрьму за попытку доказать свою правоту?
Реакция Рошека была настолько взрывной, что слюна так и полетела с губ.
– Но правда и то, что я распорядился освободить из тюрьмы, когда убедился в его правоте. Я приказал назначить его там ответственным за все. А когда увидел его несколько часов назад, было побуждение убить его. Почему? Да потому, что все это было настолько чертовски несправедливым, я просто не мог этого вынести. Рушилось величайшее из когда-либо построенных инженерное сооружение, которое в такой же мере было частью меня, как... как вот эти проклятые костыли. Из-за того, что она рушилась, какой-то самонадеянный молокосос, так до сих пор и не осознавший, насколько он невероятно удачлив, не вложивший ничего, – абсолютно ничего – в создание государства, теперь станет кумиром, тогда как я... Моя жизнь и моя карьера разрушены. Моя...
Он шлепнул себя рукой по глазам и обнажил зубы, словно пытался выдержать ужасную боль и не заплакать. Откинулся обратно в угол сиденья. Водитель лимузина слегка повернулся с выражением сочувствия и приподнял ногу, ослабляя нажим на педаль акселератора, но Рошек раздраженно сказал, чтобы он продолжал ехать и что с ним самим все в порядке.
Лимузин свернул с Харборского шоссе у выезда на Уилшир. Когда Рошек снова заговорил, он был спокоен.
– То, что человек оказался героем, вовсе не означает, что он приятен. Крамер еще работает в нашей фирме, и мы возлагаем на него большие надежды. Он опровергает ложное обывательское представление об инженерах как о неких механических существах без сердца.
– Вряд ли вы желаете, чтобы я написал о вашем побуждении убить его.
– Пишите обо мне все, что заблагорассудится. Если вам угодно написать пошлую статейку, сведя все к личностям, валяйте. Сплетни – это, возможно, то, за что хватается американский народ, но вовсе не то, что ему в действительности нужно.
– А что ему нужно? Что вы хотели бы через меня сказать народу? Предположим, я смогу привлечь его внимание.
Рошек наклонился к Оливеру и заговорил с горячей убежденностью:
– Американскому народу нужны безопасные плотины. В нашей стране девять тысяч плотин, которые, если в рухнули, причинили бы огромный ущерб, и треть из них не соответствует современным требованиям безопасности. Это равноценно трем тысячам бомб, готовых взорваться. В одном исследовании сделан такой вывод: вероятность того, что какая-либо плотина, рухнув, погубит тысячу человек, примерно в сто или даже в тысячу раз больше вероятности того, что такое случится из-за аварии на какой-нибудь атомной установке. Это кажется невероятным, однако в некоторых штатах застройщик или просто фермер может соорудить себе плотину, даже не получив разрешения! Даже не наняв для проектирования инженера! А когда плотину построят, о ней забывают, не считая нужным проводить периодически инспекционные проверки безопасности. В более чем тридцати штатах принят хоть и полудурацкий, но официально зафиксированный свод правил контроля, подкрепленный соответствующим обеспечением. Так скольким же людям грозит гибель? Лимузин подъехал к служебной резиденции Рошека.
– Вы понимаете, что меня беспокоят плотины, – сказал он. – Разрушение хотя бы одной отражается на инженерном деле, на инженерах и на проектах плотин в целом. То, что в нашей стране допускается эксплуатация небезопасных дамб, плотин, обусловлено политикой, а не инженерным делом. Инженеры-то знают, что нужно сделать, но политики не дают ни свободы рук, ни денег на это. Вот чем следует заняться, Оливер. Теперь по поводу безопасности плотин возникнет большая шумиха, но она уляжется точно так же, как это было после аварий в Тетоне и в Токкоа. Не дайте это свести на нет! Продолжайте звонить во все колокола! Заставьте администрацию штатов выполнить то, за что она отвечает, прежде чем произойдет катастрофа пострашнее той, через которую мы только что прошли. А если штаты не захотят действовать, заставьте вмешаться федеральное правительство.
– Это большое задание. Я всего лишь репортер и очеркист.
– Обещайте сделать все, что сможете.
– Я сделаю то, что смогу. Похоже, это достойная борьба. Я не могу поверить, что дела в самом деле так плохи, как вы говорите.
– Они гораздо хуже, как вы скоро узнаете.
Выбравшись на тротуар, Рошек продемонстрировал себя прежнего: в своем инвалидном кресле сидел прямо, рукопожатие было решительным и энергичным. Через стеклянные двери здания Оливер наблюдал, как Рошек катит себя через вестибюль к лифтам. Он с удивлением осознал – этот резкий раздражительный старик ему понравился. Чувствовал, что почти понимает его. Но почувствовал и кое-что еще... что никогда больше его не увидит.
Фил Крамер бросил последний взгляд. От того места, где стояла плотина, долина ниже по течению была оголена. На ее месте осталось только изрезанное глубокими трещинами ложе из осадочных пород, по которому безмятежно извивалась река Сьерра-Кэньен, поблескивая под лучами полуденного солнца. На дальней стороне ущелья высился, по всей видимости, неповрежденный заборно-вентиляционный канал, торчащий из грязи, словно шахта лифта, лишившаяся своего небоскреба. От плотины остался лишь трехсотметровый участок насыпи у противоположного устоя. Там, на оставшемся участке на шоссе, проходящего через гребень дамбы, все еще лежал вверх колесами самолет Германа Болена. Услышав свое имя, Фил повернулся и увидел того самого телерепортера в светло-коричневой спортивной куртке.